В Мариинском театре 5 марта в рамках XIII международного фестиваля балета «Мариинский» состоится бенефис Екатерины Кондауровой. Прима-балерина Мариинки выйдет на сцену в балете Джорджа Баланчина «Драгоценности», причем во всех трех частях.

"Петербургский дневник": Почему, планируя программу бенефиса, вы сделали выбор в пользу баланчинских «Драгоценностей»?

Екатерина Кондаурова: Устраивая творческий вечер, конечно, стремишься предстать перед своими зрителями с новой или неожиданной стороны, раскрыть новые грани своего творчества. Я отказалась от традиционного для таких случаев решения составить программу бенефиса из серии фрагментов из различных спектаклей. Возможность организовать творческий вечер выпадает редко, и хочется подойти к вопросу творчески. К сожалению, у меня не было возможности подготовить к этому событию новую хореографическую работу, поставленную специально на меня.

Исполнить сольные партии во всех частях балета «Драгоценности» мне очень интересно. Это огромный профессиональный вызов для меня. Я назвала бы это экзаменом как на выдержку, так и на способность перевоплощаться. Все три партии абсолютно разные, и если «Изумруды» и «Бриллианты» можно соотнести в той или иной степени с классическими балетными традициями, то «Рубины» – это стилистически совершенно другая, очень современная история.

"Петербургский дневник": Как отличается ваш подход к роли в зависимости от того, репетируете вы бессюжетный балет или спектакль, имеющий под собой сюжетную основу?

Екатерина Кондаурова: Наличие сюжета, безусловно, является довольно сильной опорой. В известном смысле многое за тебя уже придумал автор и не нужно изобретать велосипед.

Бессюжетные балеты танцовщик эмоционально наполняет сам. Здесь есть возможность проявить фантазию, максимально привнести в партию свою личную интерпретацию образа, самостоятельно творить своего героя. Я очень ценю такие шансы и не согласна с теми, кто саркастически называет бессюжетные балеты «зарядкой» и «гимнастикой». В «Рубинах», например, каждый взмах ноги заряжает тебя эмоцией.

"Петербургский дневник": Главная партия в балете Алексея Ратманского «Анна Каренина» принесла высшую российскую театральную награду, премию «Золотая маска». Как вы воспринимаете эту героиню, как складывались ваши отношения с партией Анны?

Екатерина Кондаурова: Анна Каренина вызывает у меня очень противоречивые чувства: это и любовь к ней, и непонимание. Работая над партией, я балансировала между осуждением, неприятием и сочувствием.

Честно говоря, поначалу я Анну несколько невзлюбила, и у меня до сих пор к ней сложное отношение. Моя героиня мне кажется эгоцентричным человеком, слишком зациклившимся на своих переживаниях. Безусловно, ее тяжелой жизненной ситуации можно и должно сопереживать и сочувствовать, и тем не менее она требовала от окружающих слишком много внимания. Принимая те или иные решения, Анна прислушивалась только к захлестывавшим ее эмоциям, считала только от себя. «Как мне плохо», «какая я несчастная» – от этих разъедающих душу мыслей она была не в состоянии отделаться. Но все это можно объяснить тонкостью ее натуры, повышенной чувствительностью и чувственностью, очень деликатной душевной организацией. 

"Петербургский дневник": Анна Каренина – хрестоматийный персонаж. Изменилось ли ваше отношение к ней в процессе репетиций?  

Екатерина Кондаурова: Я заново открыла для себя этот роман именно во время работы над балетом. Я даже не могу вспомнить, какие чувства у меня вызвала в школьные годы эта книга. Она прошла обязательным номером, но мимо меня. Перечитывая роман Толстого между репетициями балета, я и сформировала свое отношение к этой книге и ее героям.

Я искренне старалась понять Анну. В конце концов человеку очень трудно превозмочь собственную природу. Кроме того, свою роль в трагедии сыграла и зависимость героини от морфия.
Алексей Ратманский проделал огромную кропотливую работу, чуткую к идеям Толстого.

Все мизансцены балета перекликаются с внутренними монологами героев, их разговорами между собой. По движениям, созданным Алексеем, можно было в буквальном смысле читать «Анну Каренину».

"Петербургский дневник": Чем интересна для вас была работа над этим балетом?

Екатерина Кондаурова: Меня захватил этот балет. У меня появилась возможность передать массу противоречий, раздирающих Анну на части. Анна находится на пороге смерти, совершенно обессилевшая, обесточенная, и вдруг внезапно осознает, что наконец она обрела настоящую любовь, к которой так долго шла. Наедине с Вронским она невероятно женственная и ранимая, но потом внутренний конфликт, стремление вернуть себе место в светском обществе начинают разрушать ее. Очень много красок в моей героине. Очень сложно довести спектакль до конца, не снижая напряжения, и в то же время самой не потерять рассудок – настолько сильные эмоции нужно передавать в каждой мизансцене.

"Петербургский дневник": Что вы помните о своих первых шагах в балетном классе?

Екатерина Кондаурова: Где-то дома у меня сохранились первые пуанты, стоптанные в кровь. Еще в Москве, где я родилась, я пошла в хореографический кружок. Я помню занятие, когда мы впервые встали на пальцы. Педагог просто скомандовал: «Вставайте!», – и мы надели пуанты на голые ноги и начали заниматься. В конце занятия туфли были пропитаны кровью. Я не считаю их реликвией, но выбросить те пуанты у меня рука не поднимается. Это очень трогательное воспоминание детства – как первые сочинения, первые тетрадки по математике, исписанные каракулями.

"Петербургский дневник": По мере развития вашей балетной карьеры как менялась ваша «партия мечты»? 

Екатерина Кондаурова: Будучи школьницей, я мечтала о сцене, хотелось танцевать буквально все. По мере осмысления своей профессии я в какой-то момент выбрала для себя в качестве ориентира Смерть в балете Ролана Пети «Юноша и Смерть». Я много раз смотрела этот глубоко потрясший меня балет. Дело не в движениях, которые делает Смерть, а в уникальном образе героини. Смерть у Пети – очень тонкая, отстраненная и одухотворенная женщина.

Как ни странно, я всегда очень спокойно относилась к балету «Лебединое озеро», который является заветной мечтой многих моих коллег. Меня привлекали яркие героини со сложным внутренним миром. Хотелось станцевать «Баядерку», «Легенду о любви».

Сегодня мои желания очень разнообразные. Мечтаю станцевать «Даму с камелиями» Джона Ноймайера. С огромным удовольствием репетирую балет Уильяма Форсайта «Там, где висят золотые вишни», возобновление которого состоится 3 марта на фестивале балета «Мариинский».

Форсайт – необыкновенный человек и уникальный хореограф, я с нетерпением жду встречи с ним: он приедет в Петербург и побывает на премьере возобновления своего балета.

"Петербургский дневник": Чем вам запомнилось сотрудничество с Анжеленом Прельжокажем, в балете которого «Парк» вы исполняете одну из главных партий?

Екатерина Кондаурова: Прежде всего маэстро поразил своей тонкостью, деликатностью. Все балеты, которые до встречи с этим хореографом составляли мой репертуар – будь то классические или современные спектакли, – предполагали совершенно иной подход к работе.

Прельжокаж открыл мне новый ракурс, новый взгляд на балетное искусство, за что я ему очень признательна.

«Парк» нельзя назвать легким балетом для танцовщика с точки зрения каких-то физических усилий.

Главное здесь то, что каждое движение продиктовано пониманием того, какая эмоция владеет тобой в тот или иной момент. Чтобы хорошо станцевать этот балет, нужно задействовать самые тонкие струны своей душевной организации.

"Петербургский дневник": Красоту какой женщины вы могли бы назвать идеальной?

Екатерина Кондаурова: Одри Хепберн. Она – воплощение женственности в моем понимании.

"Петербургский дневник": Чья версия балета «Жизель» вам ближе – Мариуса Петипа или Матса Эка?

Екатерина Кондаурова: Обе! И мне нравится тот контраст, который между ними существует. Жизель Матса Эка  более телесна, осязаема, чем у Петипа. Это образ современной женщины, пережившей нервный срыв колоссальной силы. Для нее предательство мужчины совпало с личным кризисом.

А в традиционном спектакле главная героиня – сказочный образ, эфемерный цветок, архетип. Кроме того, Петипа создавал свои балет в то время, когда отношения между мужчиной и женщиной были гораздо менее откровенными, над ними довлела масса условностей.