Знаменитая солистка Мариинского театра Ольга Бородина нечасто балует гостей этого театра личным участием в опере. Зато в свой юбилейный вечер она вышла сразу в трех – "Евгении Онегине" Чайковского, "Князе Игоре" Бородина и "Кармен" Бизе. 

"Петербургский дневник": Стереотипное представление о юбилейном вечере предполагает речи, набор популярных арий. Вы же выбрали три оперные картины, причем в каждой из них вы – отнюдь не главная героиня. 

Ольга Бородина: У меня был не очень большой выбор. Марфа в "Хованщине" Мусоргского? Мне казалось, что это не совсем правильно, потому что это единственная опера в моем репертуаре все 20 лет, в которой меня уже видели-перевидели. Любашу из "Царской невесты" Римского-Корсакова я также не так давно пела – это было 25 лет моей работы в театре.

Что оставалось? Не так много русских опер, да и не только русских, где у меццо-сопрано – главная партия. При этом я очень давно не пела ни Ольгу, ни Кон­чаковну. Я считаю, что это одно из великих произведений Чайковского – "Евгений Онегин". Хотелось просто еще раз побегать по сцене и вспомнить время, когда я была молодой.

"Петербургский дневник": Надо сказать, что молодость вы вспоминали в этот вечер не одна, а заставили это сделать и народного артиста РСФСР Юрия Марусина, который выбежал к своей Ольге с убедительной резвостью 18-летнего юноши.

Ольга Бородина: Я его очень люблю как Ленского. Мне кажется, что он очень достойно вышел и отработал в свои 68 лет. Извините, далеко не каждый так споет! 

"Петербургский дневник": Ну а почему не первый и не второй акт "Кармен", в которых ваша героиня исполняет главные шлягеры: хабанеру, сегидилью, цыганский танец? 

Ольга Бородина: Все упиралось в то, что я не пою в той постановке "Кармен", которая сейчас идет в Мариинском театре. Мне не хотелось ни этих костюмов, ни этих декораций. (В настоящее время в Мариинском театре идет «Кармен» в постановке Алексея Степанюка. Сценография и костюмы в этом спектакле отсылают к Испании 1930-х гг. – В.В.) Поэтому мы были поставлены в очень жесткие рамки: декорации из другого спектакля, костюмы, которые смогли подобрать, чтобы они хоть капельку стилистически подходили.

"Петербургский дневник": Ольга, как изменился театр по сравнению с тем временем, когда вы начинали? И что особенно ценили вы в том театре, еще Кировском?

Ольга Бородина: Я ценила качество в том театре, в котором начинала. Все было по-другому: не было Академии Мариинского театра, было всего два-три молодых певца, которых постепенно выводили на небольшие партии. 

Потом, если они были достойны, им уже доверяли большие партии. Их обучали, было очень много репетиций.

Я помню, что к "Хованщине" Мусоргского, когда ее возобновляли, был чуть ли не месяц репетиций.

Сейчас очень много разных постановок, много разных режиссеров – непонятно, что они ставят. Зачастую сами не знают вообще о чем. Поэтому немножко для меня это все странно... Мне это чуждо.

Я считаю, что певец только тогда хорош, когда ему нравится то, в чем он участвует, когда он в этом живет. А когда он выходит только для того, чтобы быстренько отпеть и получить свои деньги, – это немножко не мое, я никогда этим не жила. 

"Петербургский дневник": Кому вы обязаны своим мастерством?

Ольга Бородина: Я уже говорила много раз, что научить нельзя, можно на­учиться, поэтому то, чем я владею сейчас, сделала для себя сама. А училась я у своих партнеров – в большей степени, чем в Консерватории, потому что на третьем курсе я уже работала в театре. 

"Петербургский дневник": Для того чтобы артисту достичь того статуса, который вы имеете, нужны ли случай, везение или просто достаточно комплекса профессио­нальных качеств?

Ольга Бородина: Да, случай – то, что я попала в "Хованщину" Мусоргского и сразу на Евровидение, то есть была трансляция на Европу. Я не должна была петь, но мне пришлось срочно заменять другую певицу. И тогда вдруг меня вся Европа увидела в большой партии. Я не знаю, как это можно назвать: случай, не случай, но ничего случайного не бывает. Это должно было быть. Я за этим здесь, на этой земле живу, чтобы сделать то, чего от меня хотят. 

"Петербургский дневник": Есть еще место на этой земле, где вы себя чувствуете как дома, другой город, театр?

Ольга Бородина: Я всегда говорила, что мой второй дом – это Метрополитен-опера в Нью-Йорке... Да, я стала немного меньше там петь, чем раньше, – мой репертуар просто стал уменьшаться.

"Петербургский дневник": Раньше в Европе главным проявлением мирового признания было приглашение в миланский оперный театр Ла Скала. У вас были выступ­ления и в Ла Скала, и в другом крупнейшем и очень престижном месте – Метрополитен-опера. Какой из них сегодня для карьеры певца важнее?

Ольга Бородина: Конечно, Метрополитен... Ла Скала – это деревня, сразу хочу сказать, с извечным бардаком. Никогда не знаешь, что будет, с кем будет, совершенно нелепые вещи происходят в этом театре, и со мной они происходили там не раз. Например, я вынуждена была отказаться от "Кармен", потому что у меня был подписан контракт на редакцию с речитативами. До этого я пела Кармен в Опера Бастиль в Париже с диалогами. Когда я приехала, мне сказали: ты знаешь, мы поменяли – а до премьеры неделя – речитативы на диалоги! Извините, я подписала контракт с речитативами! Ничего, сказали мне, мы тебе сейчас пришлем (а жила я там на озере Комо) французского коуча, и ты вы­учишь. И дают мне эту пачку!

Я должна была выучить немереное количество диалогов, еще ввестись в спектакль – и все за эту неделю! Для меня это было невозможно. А для них – ну и что: мы тебе пришлем коуча... Я сказала: ребята, это не пойдет, это халтура!

В итоге был скандал, мне пришлось отказаться. Они написали в газетах, что я заболела, что, дес­кать, у меня аллергия – бред полный написали. А так как мой муж в то время пел Эскамильо там же, то я весь этот период приходила в театр...

"Петербургский дневник": Вы воспитываете троих парней. Девочку не хотели иметь? 

Ольга Бородина: Хотела девочек, конечно, тоже. Хотя я знала... Рядом с бабушкиной дачей был дом престарелых, и какая-то старушка сказала однаж­ды: хочешь, я тебе погадаю? Я говорю – давайте! Она сказала: у тебя будет трое сыновей...

То есть это было сказано, когда я еще в школе училась. Я, конечно, обо всем этом сразу же забыла. Подруга моя близкая – она это очень хорошо помнила и напомнила мне: ты что, забыла? Помнишь, когда мы на заборе висели, сказала же старушка!

"Петербургский дневник": Ольга, какие для вас главные мужские качества?

Ольга Бородина: Ум и преданность. Если есть ум, то есть все остальное... Исключаются хитрость и подлость – но подлость ведь обычно не от большого ума?

"Петербургский дневник": Вы склонны к рефлексии?

Ольга Бородина: Да. Склонна, склонна, я в себе все время копаюсь, особенно когда себя слушаю. Мне все время кажется, что я состою из одних недостатков и все не так, как, кажется, должно быть. Но это дает мне возможность работать над собой.

"Петербургский дневник": Не думали заняться преподавательской деятельностью?

Ольга Бородина: Преподавание предполагает железные нервы и кучу свободного времени. У меня нет ни того, ни другого.

Конечно, мне уже очень давно предлагают по всему миру мастер-классы, но пока я не нахожу в себе ни особого желания, ни сил.

Когда я почувствую, что все, надо уходить, я, может быть, возьму двоих-троих учеников, но не 10-15. Хотя, для того чтобы им помочь, надо их узнать, нужно приспособиться к природе каждого из них, понять, что им нужно, чего им не хватает. Это очень большой, длительный, трудоемкий во всех отношениях процесс. Пока что я не готова к этому.

"Петербургский дневник": Вы политически страстный человек?

Ольга Бородина: Вы знаете, я хочу, чтобы на всей Земле был мир – для меня это очень важно...