Яндекс.Метрика
  • Наталья Алексютина

Владимир Шилинский-Лерри: Невозможно забыть

Житель блокадного Ленинграда Владимир Шилинский-Лерри смог осуществить свою детскую мечту о работе в цирке только после войны. Но в какой бы стране мира он ни выступал, его, артиста и блокадника, всегда встречали как настоящего героя.

Житель блокадного Ленинграда Владимир Шилинский-Лерри смог осуществить свою детскую мечту о работе в цирке только после войны. Но в какой бы стране мира он ни выступал, его, артиста и блокадника, всегда встречали как настоящего героя.

"Петербургский дневник": Владимир Казимирович, скажите, пожалуйста, вы часто вспоминаете блокаду?

Владимир Шилинский-Лерри: Я нередко встречаюсь со школьниками самого разного возраста, рассказываю им о тех страшных, но героических днях, поэтому получается, что блокада никогда не оставляет меня. Да ее и невоз­можно забыть. 

"Петербургский дневник": Вы помните тот день, когда началась война? 

Владимир Шилинский-Лерри: Во время Великой Отечественной войны мой дом находился рядом со школой №340 Невского района. Когда началась война, мне было около 9 лет. Вначале мы с друзьями еще строили планы на дальнейшую жизнь, думали, как будем защищать город, мечтали получить настоящее оружие, чтобы дать отпор врагу.

Потом наступило голодное время. Давали всего 125 граммов хлеба, и учеников становилось все меньше и меньше с каждым днем. 

Чтобы мы продолжали учиться, нам выдавали по конфетке. Для нас это было настоящим подарком, потому что ни сахара, ни пирожных мы не видели уже очень давно. Этого просто не было в магазинах. Свою конфетку я приносил маме, а старший брат съедал. 

"Петербургский дневник": В блокадной школе вам продолжали преподавать предметы, задавали домашнее задание?

Владимир Шилинский-Лерри: Нет, разновозрастные дети собирались все вместе, как правило в столовой, и там обсуждали последние новости с фронта, городские новости. Нас обучали, чего нам, школьникам, нужно остерегаться, как тушить бомбы. И еще рассказывали о нашем любимом городе и читали стихи. Да, да, читали стихи о Ленинграде!

Свою любовь к городу я вынес именно из блокадной школы, когда в темном, холодном, голодном и страшном Ленинграде мы вспоминали его солнечным, прекрасным и верили, что все обязательно вернется вновь. 

Когда конфеты закончились, нам стали давать печенье. Я его также приносил маме, и она меня хвалила, целовала за это. Помню, мама варила какие-то клеи, растения. Эта еда была очень горькой, и от нее болел живот. 

В школу приходили все меньше и меньше детей, и только и слышались рассказы о том, кто умер, а кто лежит без сил. Я вместе со взрослыми ребятами рыл окопы возле школы, и руководившие этими работами солдаты давали нам полсухаря. Это поддерживало наши силы. 

Однажды я пришел в школу один. Даже учительница не при­шла – заболела. Меня встретила, кажется, директор школы и сообщила, что школа закрывается, потому что нет учеников. Так закончилась моя школьная пора. Чуть позже в нашей школе был организован госпиталь, а еще позже мой дом, что стоял рядом со школой, разбомбили. Фашисты метили в госпиталь, но промахнулись и попали в наш дом. Мы в то время находились в гостях, поэтому уце­лели. 

"Петербургский дневник": Какой период блокады вы считаете самым трудным?

Владимир Шилинский-Лерри: Тяжелее всего было в первую зиму блокады. Фашистские самолеты летали нагло, едва не задевая крыльями трубы двухэтажных домов. Я иногда даже мог рассмотреть лица летчиков. Вы не представляете, как хотелось раздобыть автомат и подбить хоть один самолет! Это была моя самая заветная мечта! Я все время сидел в окне чердака и наблюдал за самолетами-разведчиками, которые выслеживали, где расположены зенитные комплексы, с тем чтобы ночью их разбомбить. Ночью фашисты часто бомбили Палевский сад. После бомбежек было страшно видеть, как буквально целые улицы исчезали с лица города. 

Мы как могли участвовали в обороне Ленинграда. Кроме нас с братом, в нашем доме мальчишек не было. Мы дежурили на чердаке во время бомбежек и следили, чтобы зажигалки не подожгли дом. Фашисты еще сбрасывали такие открытки с ангелочками, которые через какое-то время воспламенялись. Они были очень красивые. Одну такую открытку я по незнанию принес домой. Она загорелась на шкафу, но нам удалось ее вовремя потушить. 

Поскольку я был маленький и легкий, то меня привязывали за ногу, чтобы я мог достать застрявшую в карнизе зажигалку и сбросить ее вниз.

"Петербургский дневник": Из истории мы знаем, что самым тяжелым был именно первый год блокады Ленинграда.

Владимир Шилинский-Лерри: Это действительно так. В первый год блокады мы с братом стали пухнуть от голода, и к нам даже приходил врач из Палевской больницы. Он дал нам белую таблетку, которая имела сладковатый привкус. Брату она так понравилась, что он потребовал еще. 

Чуть позже к нам приехал отец, которого отпустили, чтобы он мог спасти семью, но вывезти нас он не смог, потому что Ладожское озеро сильно бомбили и большинство людей тонули. Он устроился ремонтировать военные машины. Нам стало полегче, потому что отец брал нас с собой помогать – мыть и разбирать разные детали, и нам давали по тарелке рассольника из зеленых помидоров с перловкой. Вкус этого супа я не забуду никогда – он был прекрасен!

"Петербургский дневник": А светлые моменты в блокаде бывали?

Владимир Шилинский-Лерри: Конечно. Это случилось, когда пришла весна. Природа чуть ожила, и прибавилось радости. Нам увеличили норму хлеба, а потом и крупы стали давать. Мама готовила каши, и появились силы. Но самое главное – наши летчики навели порядок в небе, они начали сбивать мессершмиты, чем вызывали наш неподдельный восторг. Фашистам оставалась только ночь, и то они сильно осторожничали. Иногда наши самолеты сбрасывали посылки с продуктами, но, к сожалению, мне ни одна ни разу не попалась. 

Со временем город стал пре­ображаться, пустили трамвай, по радио зазвучала музыка. Страх, который жил в сердце, отпустил, и иногда на улице можно было услышать смех. А поздней весной нас с братом увезли из осажденного города. 

"Петербургский дневник": Владимир Казимирович, а известно ли вам хоть что-нибудь о судьбе ребят из вашего класса?

Владимир Шилинский-Лерри: Нет. Знаю только, что буквально все наши ребята были настоящими патриотами, все рвались на фронт, мечтали сражаться за свой родной город. Это было в нас воспитано с самого детства. По-другому, наверное, и быть не могло, потому что бесчеловечные преступления, какие совершали фашисты, никакой иной реакции, кроме гнева, ни у кого вызвать не могут. 

"Петербургский дневник": Сегодня вновь заговорили о важности патриотического воспитания. 

Владимир Шилинский-Лерри: Я рад, что сегодня во многих школах Петербурга существуют и создаются вновь музеи, посвященные блокаде Ленинграда. Когда я захожу туда и вижу обстановку блокадной квартиры, то память сразу возвращает пережитое. Это было очень страшное время. 

Ради будущих поколений такое нельзя забывать, потому что, если забыть, ничто не помешает истории повториться. Ребята должны расти не формальными, а настоящими патриотами. Только любовь, уважение к родному городу, к родной стране поможет ее защитить в случае опасности. Нас, очевидцев, остается все меньше, и то, что мы пережили, теперь можно увидеть только либо на экране, либо в музее. Поэтому у меня большая надежда именно на школу, на воспитание в ее стенах нового, подрастающего поколения.

Закрыть